Беседь течёт в океан[журнальный вариант] - Леонид Леванович

Тем временем пчелы дружно шли в роевню, на ветвях оставалось мало. Их можно уже и оставить — они вернутся домой. Но вдруг среди них матка? Потому Мамута обкурил всех, стряхнул в роевню, закрывая крышку, прижал пчелку и тут же получил жало в палец.

— Ах ты, милая моя. Я же не видел тебя. Ну что ж, спасибо за поцелуй. Это пчеловоду на здоровье, — тихо молвил Мамута.

До конца дня он ходил в радостном настроении. Первый рой в этом сезоне приятно его взволновал, легко удалось снять, сидят пчелы тихо — значит, матка есть. Случалось, рои улетали. Минувшим летом вышел рой с молодой маткой, сел на самую верхушку яблони. Пока Мамута разжег дымарь, пока принес лестницу, пчелы поднялись и полетели в лес за Беседь. Он стоял и смотрел им вслед, готовый расплакаться от обиды: зимой две семьи погибли, а тут еще потеря. Если бы дома не был, не видел, а то ведь на глазах удрали. Да и Татьяна подлила масла в огонь:

— Ну и раззява ты, Петрочок. Упустил рой.

Ничего не ответил Мамута, душа и так плакала, укор жены — будто соль на свежую рану. Понемногу успокоился, утешил себя: это же хорошо, что где-то еще будут жить пчелы.

Мысли мыслями, но надо готовить домик для новой семьи. На пасеке стоял свободный улей: выставил с надеждой, что залетит чужой рой, — такое раньше случалось. На этот раз посадит своих пчел. Снял крышку, утепление — наволочку с мягким сеном, такое же утепление было и сбоку, с северной стороны. Рой даже летом надо утеплять, если не будет тридцать шесть градусов тепла, матка не начнет откладывать яички. Улей был чистый, правда, напротив одной рамки насыпались мелкие кусочки воска — значит, поработала восковая моль. Поднял рамку, увидел извилистую канавку, затянутую паутиной: по сотам прошел червяк-гусеница. Эту рамку надо удалить, останется пять, а это мало, рой большой, решил подставить еще две рамки вощины — пусть строят соты, роевые пчелы делают это быстро. Набрали воска перед вылетом, активно выделяют его. Других домашних работ мало: кормить, поить и согревать расплод не надо — только носи нектар и оттягивай соты. Нашлась для роя и медовая рамка.

Солнце уже низко висело над старой сосной в Березовом болоте, когда Мамута вынес из погреба тяжелый сундук-роевню. Тяжесть и тишина в роевне радовали хозяина: рой большой, матка на месте, если ее нет, пчелы сильно шумят, но особого кайфа для Мамуты сегодня не будет. И вот почему. Обычно он снимал рои в круглую роевню, затем под вечер Татьяна застилала белой скатертью щит напротив летка, на нижний край его Мамута клал на бок роевню, укреплял ее по бокам, чтобы не покатилась, открывал снизу холстину, обкуривал дымком, и пчелы искали путь в новый дом. Он брал их ложкой, высыпал у летка, пчелы растерянно осматривались и шли в улей. Постепенно они прокладывали тропу к летку, потом шли широкой лавиной.

— Идут, как Суворов через Альпы, — любил говорить учитель истории Петр Евдокимович Мамута.

Когда пчелы шли по скатерти, он почти всегда находил матку. Бывало, первой ее видела Татьяна и с радостью восклицала:

— Вот, смотри, какая королева! Идет вроде быстренько, но с каким достоинством! Кажется, сколько того насекомого, а такую армию народила, — удивлялась она.

Сегодня он пересаживал пчел один, скатерть не понадобилась. Он обкуривал дымком роевню, потом брал рамку с пчелами и ставил в улей, и таким образом одну за другой. Затем выдвинул дно роевни, гусиным крылом смахнул остальных пчел в улей. Новоселье закончилось.

Подошла Татьяна.

— Ну, что у тебя? Посадил уже?

— Все хорошо. Пчелки на месте. Надо нам посмотреть остальные семьи. Сорвать маточники. А то сыпанут рои, куда мы их денем? Да и семь домиков для нас хватит.

— Больше не нужно. Хотя бы этих досмотреть. Ты же любишь говорить: только сильные семьи дают мед.

— Это истина. Слабаков надо кормить. Да еще могут не перезимовать.

В последнее время они часто ссорились по разным пустякам, но в дела пчелярские Татьяна не вмешивалась, понимала — муж разбирается больше.

— Надо Юле позвонить. Пусть приедет. Вдвоем мы не справимся. А для нее будет практика.

Петр Евдокимович не возражал. Он вдруг почувствовал сильную усталость, но волна радости перекрыла ее: удачно посадил крупный рой, матка не потерялась. Будет крепкая семейка. Скоро зацветет липа, затем гречиха. Наносят пчелки меду и себе, и хозяину.

Темнело, когда Мамута подошел к домику, приложил ухо к задней стенке: услышал приглушенный звон, шорох крылышек, попискивание — это подавала голос матка: я здесь, все в порядке, домик хороший, будем в нем жить. В улье кипела работа: свита кормила матку молочком, самые нетерпеливые начали строить соты, делают это пчелы артельно, толокой, а не поодиночке. Строят все вместе, и никто не ошибется, линию не скривит. И никто их этому не учил. На седьмой-восьмой день молодые пчелы начинают выделять воск и становятся строителями и архитекторами. Много загадок в природе, но, пожалуй, больше всего в жизни пчелиной семьи.

Не только радость и душистый мед приносили пчелы Мамуте, но и много забот и огорчений. Несколько лет назад напал на пасеку клещ, из десяти семей после зимовки осталось три, у многих пчеловодов соседних деревень погибли все пчелы. Как бороться с клещом? Как сберечь крылатых сборщиц нектара? Химических препаратов не было. В районе посоветовали обкуривать полынью, сушеным корнем хрена, лист плотной бумаги смачивать растительным маслом, закладывать в леток, после обкуривания клещи будут падать вниз, прилипать к бумаге, утром эти листы сжигать.

Сушеная полынь нашлась, накопал хрена. Правда, самые толстые корни Татьяна реквизировала: скоро Пасха, дети, внуки приедут, а копченый кумпячок с хреном — превосходное угощение. Мамута не возражал, потому как сам любил холодец с хреном. Высушил тонкие корни, каждый вечер дымил в летки ульев. Три семьи вынянчил, летом только одна дала рой. Осенью дочь Юля привезла муравьиной кислоты, разъяснила, как с ней обходиться. Обработал, все пчелы перезимовали хорошо. Повеселел Мамута, через год пасека выросла в два раза.

Минувшая зима была легкая, весна выдалась теплая, рано зацвела ива, развесила пушистые котики — самое раннее медоносное растение. А потом земляника, черника, особенно дружно цвела брусника. Да и сады: вишни, сливы — стояли, словно облитые молоком. Затем вспыхнули бело-розовым цветом яблони. Пчелиные семьи быстро набирали силу. Когда в лесу зацвела малина — одно из самых медоносных растений, — Мамутовы пчелы могли работать в полную силу. Об этом говорил и весомый рой-первак, да и в надставки Мамута заглянул: есть медок, надо скоро брать.

В тот же вечер он позвонил Юле. Обрадовался, услышав:

— Если все будет хорошо, в субботу приедем.

— Ты позвони перед выездом. Мы с мамой начнем. А вы подъедете.

Так и договорились. И хотя нелегким выдался день: утром косил, потом разбивал покосы, затем снимал рой, заснуть Мамута долго не мог. Думал о своих детях. Он имел полное право гордиться ими. Валя, старшая дочь, окончила пединститут, работала в школе, заочно окончила аспирантуру, защитила кандидатскую диссертацию, теперь преподает в родном институте. Имеет двоих детей. Сын Юрка добился своего — стал военным летчиком, служит в приволжском городе, подполковник уже, растет у него сын-третьеклассник. Вера живет в Минске, врач-кардиолог, у нее двое детей, муж инженер. Живут дружно. Мамута охотно навещает их в столице.

Особенно гордился он младшей дочерью Юлей. Она окончила техникум, потом сельхозакадемию, помогает ему в пчеловодческих делах. Теперь она главный зоотехник колхоза «Парижская коммуна», это недалеко от райцентра. Юля чаще других наведывается в Хатыничи, муж ее — главный инженер сельхозуправления, сам ездит за рулем служебного газика. И у них тоже двое детей. Мамута с теплотой и радостью думал о своих семерых внуках. Но в глубине души он всегда помнил: в Минске растет восьмая внучка Алеся, дочь Петра, которого родила Юзя. Алесю Мамута видел один раз, когда она еще под стол пешком ходила. Бабушка Юзя запала ему в душу молодой, красивой, жаждущей любви и ласки, оно и понятно — изголодавшаяся вдова. Первый муж не вернулся с фронта, второй спился, попал под машину темным вечером. И опять она вдова…

Как-то Мамута поссорился с Татьяной, и она со злостью крикнула:

— Можешь ехать в Минск. К своей сучке…

Петр Евдокимович про свою грешную любовь к Юзе вспоминал редко, был уверен, что Татьяна ничего не знает. А она, оказывается, три десятилетия знала о его тайне и молчала. И вот теперь, на старости, ее прорвало. Она все чаще болеет, мучает гипертония, бывает, что не может наклониться. А надо же и корову доить, и огород полоть. Петрок старался больше помогать по хозяйству, особенно летней порой. То ли болезни, то ли возраст были причиной перемен в характере Татьяны, она все чаще ворчала, сердилась. И ссоры вспыхивали из-за любой мелочи.